Аробанай

Please share if you want to help to promote peace!

Аробанай высунула голову из речной воды. Перед ней расстилался залитый полуденным солнцем Апа Лело. Вдалеке был слышен гром, но дождь дойдет сюда позже. Чтобы построить хижины, времени хватит. На поросшей травой поляне уже играли дети, кругом валялись пожитки. Мужчины, пришедшие сюда раньше, оставили их там, где собирались строить хижины, а сейчас они ушли на охоту. Женщины и дети шли сюда не спеша, потому что хотели собрать по пути ягоды и коренья. Аробанай терла в воде свое тело. Приятно было вступить в новый лагерь свежей, смыв с себя пыль и пот дороги и всех бывших лагерей. Новый лагерь - это всегда новое начинание, полное новых возможностей и планов. Она стряхнула воду с коротких кудрявых волос и вышла на берег. Потом она подняла свои пожитки высоко над головой и перенесла их через реку на другой берег. Она знала, что когда вот так поднимает руки, ее крепкие груди, дразня, выдаются еще сильнее, тело начинает блестеть от воды, и все его формы становятся еще притягательнее. На той стороне как раз выходили из леса со своей добычей первые молодые охотники.

Апа Лело был самым красивым местом для лагеря из всех, что знала Аробанай. Лело делал здесь петлю, так что лагерь представлял собой почти остров. В середине острова на большом расстоянии друг от друга стояли деревья, образуя естественную просеку, в то же время их кроны почти соединялись, отчего здесь было светло, но никогда не палило солнце. Где-то посередине группа деревьев разделяла лагерь на две приблизительно равные половины. Дети уже успели захватить для своих игр место под деревьями у берега - несколько поодаль оттуда, где должны были поставить хижины, но все-таки в придающей уверенность близости.

Аробанай начала искать узел своего отца Экьянги. Ее мать еще не пришла, поэтому она в первую очередь раскрыла сверток из листьев, в котором принесла тлеющий уголь. На него она положила пару сухих палок, подула на жар, и языки пламени охватили ветки.

Люди все прибывали. Некоторые мужчины приносили мясо и снова уходили, чтобы набрать палок и листьев. Женщины разжигали костры и начинали готовить. Почти все принесли с собой грибы и коренья - дети подтаскивали их полными охапками - и в тыквенных головках из них уже готовили соус, в который бросали кусочки мяса. Когда мужчины принесли палки и большие ворохи широких листьев монгонго, женщины начали строить шалаши. Они крестообразно втыкали палки в землю, а верхушки связывали лианами в купол. В каркас вплетали более тонкие ветви, и уже в плетение закрепляли широкие сердцеобразные листья. Все прибывали поселенцы, которые позже снова отправлялись в путь или задерживались в поисках каких-нибудь лакомств, и женщины, которые уже работали над жилищами, смеялись и кричали им, что они все промокнут, потому что дождевые тучи подошли уже совсем близко.

Но мужчины, обеспечившие их стройматериалами, снова бежали в лес и запасали дерево и листья для тех, кто придет позже. Родственники и друзья строили жилища близко друг к другу. Семьи, не особенно ладившие между собой, обустраивались в противоположных концах лагеря, а если это было невозможно, то делали входы так, чтобы они не смотрели друг на друга.

Грозовые тучи ускорили наступление вечера, огонь перенесли в жилища, и то и дело поправляли листья в тех местах, где проступала струйка воды. Однако дождь был недолгим, костры вскоре снова горели перед жилищами, женщины внесли дополнительные улучшения в крыши, и мужчины снова побрели со стрелами и луками в лес, чтобы, возможно, поймать еще одну птицу или обезьяну, пока не стало слишком темно. Над жилищами и над всем лагерем поднимался голубой дым, который вдруг окрашивался оранжевым, золотым и красным цветом, когда облака поредели и солнце проворно выпустило по небу свои последние лучи.

Аробанай лежала на спине в хижине своих родителей и поддерживала за ручку своего маленького братика, она высоко подняла его на своих ногах, и он смеялся. Изо всех хижин было слышно, как семьи болтали между собой перед сном, и порой какой-нибудь непрошеный слушатель отпускал крепкую реплику, вызывавшую взрыв хохота.

Одну из соседних хижин поставил Кенге, еще неженатый молодой охотник. Около него собралось немало молодых парней. Аробанай слышала, как они рассказывали друг другу, на каких зверей они собирались охотиться из этого лагеря и за какими девушками ухлестывать. Услышав, что Келемоке назвал ее имя, она прокричала туда в ответ: "У тебя для меня ноги слишком кривые. Сначала охотником стань, ты, малец!". В ответ прокатился громкий смех, молодежь заколотила себя по груди и коленкам и начала неудержимо приплясывать от смеха. Келемоке бегал чуть ли не быстрее всех и уже успел завалить одного буйвола.

Экьянга, не то, чтобы прокричал, но все же сказал достаточно громко, чтобы слышали за пять хижин:

- От вашего дурацкого гогота голова раскалывается. Вы дадите наконец поспать кому-нибудь?!

Молодежь все же перешла на шепот, и только время от времени раздавалось хихиканье и прысканье. Аробанай тоже посмеивалась. Этот лагерь станет добрым лагерем, она чувствовала это. Ей здесь очень понравится.

Но на утро воцарилась печаль. Аробанай разбудил протяжный страшный крик, горестный вопль существа, упавшего в абсолютную мглу. Все ринулись из своих хижин. Балекитимо, тетя отца Аробанай Экьянги, мать Амабозу и Маньялибо, умерла, совсем умерла. Старая женщина, прародительница многих поколений, заболела еще перед уходом в новый лагерь. Ее сыновья Амабозу и Маньялибо не хотели ее покидать, они оставались с ней, пока ей не стало лучше. Однако охота в старом лагере шла из рук вон плохо, и Балекитимо настоял на том, чтобы переселиться вместе с другими. Но дорога ее ослабила, и вот, она совсем умерла, а скоро умрет навсегда. В ее хижине собрались родные, заплаканные сыновья не находили себе места, ее дочь Асофалинда пыталась успокоить братьев, но то и дело прорывалась рыданиями у ложа старой женщины. Только сама Балекитимо оставалась спокойной среди стонущей, плачущей толпы. Она схватила за руки своих сыновей, притянула к себе дочь и прошептала:

- Я со своими детьми. Я не одинока перед смертью. Это хорошо.

Она оглядела своим еще бодрым взглядом хижину и заметила внучатую племянницу Аробанай. Она подозвала ее к себе рукой, которая просвечивалась, как сухой лист. "Ты стала красавицей, - прошептала она. - Уже нашла себе милого?" Она улыбнулась и взяла ее за запястье. Аробанай неподвижно сидела на корточках возле ложа старой женщины. Балекитимо заснула, но держала запястье по-прежнему крепко. Девушка не вставала с корточек. Мужчины и женщины давили в себе рыдания, чтобы не тревожить сон старой женщины. Когда над лагерем взошло солнце, дыхание Балекитимо прекратилось. Теперь не нужно было сдерживаться. Асофалинда вдруг схватила в руки лыковую веревку и наложила себе на шею петлю. Троим мужчинам пришлось держать ее, чтобы та не сделала себе ничего дурного. Дети протискивались в хижину и вновь убегали наружу, падали навзничь и колотили в беспомощном гневе по земле. Древний старик Тунгана и его жена Боньо присели перед ее хижиной, и слезы бежали по их дряблым лицам. Аробанай все сидела неподвижно на корточках посреди стона и плача, и стон и плач, казалось, никогда не закончатся, потому что Балекитимо никогда не проснется. Она умерла, не просто умерла, она умерла навсегда и всегда будет так лежать и держать ее запястье.

Только после того, как вошла мать Аробанай Камайкам и мягко разомкнула пальцы дочери, та тоже смогла разрыдаться, упасть наземь и выплакать свое горе и свой страх.

Только к вечеру лагерь потихоньку успокоился. В изнеможении от горя все сидели и лежали перед хижинами или внутри них. Тут в центр лагеря встал старый Моке и тихо начал свою речь. Люди придвигались ближе, чтобы было слышно, и он говорил своим спокойным мелодичным голосом:

- Это неправильно, что все так сидят и печалятся. Огонь почти погас, и никто не готовит пищу. Завтра все будут голодными и не смогут охотиться от слабости и усталости. Она, что была нам всем доброй матерью, умерла хорошо. Все должны радоваться, что она так долго прожила и умерла такой хорошей смертью.

Ему ответило общее кивание.

Маньялибо сказал:

- Верно. Всем нужно радоваться. Все эти причитания ни к чему, их нужно прекращать. Мы должны устроить праздник. Мы должны позвать Молимо и устроить для Молимо праздник.

И Нджобо, славный охотник, который в одиночку убил слона, сказал:

- Верно, ее смерть - большое событие, и мы должны устроить праздник. Мы должны отмечать, пока не пройдет одно или два полнолуния, или даже три!

На следующий день двое молодых парней обошли хижину за хижиной с лиановым лассо. Они бросали петлю в хижину и ждали. Обитатели хижины ложили в петлю пару бананов, коренья или кусок вяленого мяса. Юноши делали вид, будто поймали пожертвования и должны были за него побороться, а потом шли к следующей хижине. Вскоре в центре лагеря на шесте у костра Молимо висела полная корзина.

На протяжении дня юноши вели себя из-за Молимо очень таинственно. Женщины не должны были видеть Молимо. Юноши давали понять, что Молимо, этот великий лесной зверь, опасен, и только мужчины могут с ним справиться. Аробанай, которая счищала внутренность с древесной коры, чтобы сделать лыко, хотела было возмутиться, но тетя всего лишь спокойно взяла ее за руку, слегка посмеялась и покачала головой. Вечером, после еды, женщины с детьми поспешили в свои хижины. Старейшины, охотники и юноши собрались у огня и начали петь. Аробанай играла со своим маленьким братом. Снаружи пели мужчины. Когда Аробанай уже засыпала, Камайкан слегка толкнула ее. В свете тлеющего полена Аробанай увидела, что ее мать улыбалась и указывала головой наружу. Она прислушалась. Мужчины пели, а Камайкан тихо, чтобы те ее не слышали, подпевала:

Тьма кругом нас, густая тьма.

Тьма кругом нас, густая черная тьма.

Но если есть тьма,

Значит, тьма - это хорошо.

Тьма кругом нас, густая тьма.

Тьма кругом нас, густая черная тьма.

Но если есть тьма,

И тьма принадлежит лесу,

Значит, тьма - это хорошо.

Каждую ночь мужчины пели песню Молимо. И женщины уходили в хижины и делали вид, будто все это их не касалось. Когда мужчины пели, великий лесной зверь отвечал им. Он кричал голосом буйвола, голосом антилопы, голосом слона. Он кричал и голосами птиц и леопардов и голосами обезьян. Но потом снова, снова звучала и журчала песня мужчин у костра, мужчины пели, и великий лесной зверь отвечал им. Он пел то близко, то далеко, то с севера, то с юга. Иногда мужчины пели до раннего утра. Каждый мужчина должен был принимать участие, каждый мужчина должен провести ночь за пением и едой, пением и едой. Если кто-то засыпал, значит, что Великий Лесной Зверь его загрызет.

- Не нужно им так говорить! - мрачно сказала Акидинимба, собирая вместе с другими девушками ягоды. - Я-то знаю, что это такое. Это труба, бамбуковая труба, они в нее дуют, и кричат, и поют. Вчера это Авсу бегал по лесу с трубой.

- У него красивый голос! - сказала Аробанай.

- Об этом нельзя говорить! - сказала Кидайа. - Женщинам нельзя об этом говорить!

Но по ночам, когда мужчины пели, Камайкан улыбалась и подпевала, и тетя Асофалинда рассказывала:

- Когда-то, давным-давно, Молимо принадлежал женщинам. Женщины пели песни и бегали с Молимо по лесу. Лес добр к нам и уважает своих детей. Об этом мы и пели для него песни, чтобы лес был радостен. Но иногда лес засыпает, тогда мы приводим Молимо, чтобы лес проснулся и не забывал своих детей во сне.

- А почему теперь с Молимо бегают мужчины?

- Ах, мужчины. Они везде хотят быть впереди нас. Они говорят, что они хорошие охотники и знают, как управляться с лесными зверями.

И Камайкан загадочно улыбнулась и сказала Аробанай потерпеть.

На пятую ночь Молимо к ней в хижину пришел Келемоке. Аробанай была просто ошарашена.

- Если ты не будешь петь с мужчинами, Великий Лесной Зверь тебя съест! - сказала она и пальцем оттолкнула его в сторону.

Келемоке тихо усмехнулся:

- Зачем ему меня есть? Твои мать и тетя спят, твой отец поет - самое прекрасное время для любви! Почему лесной зверь должен меня съесть, если мы сделаем то, что все делают?

Каждую вторую-третью ночь Келемоке находил возможность, улизнуть с Кумамолимо. Аробанай тайком покидала хижину, и они встречались, как правило, на Бопи, детской площадке для игр. Там они хихикали и перешептывались и играли в любовные игры. Это тем более волновало, потому что запрещалось. Юноша и девушка одной охотничьей группы не могли пожениться. И Аробанай уже знала, за кого она хочет выйти. Это Тумба, который охотился с группой Абиры и Моту. Но почему бы ей не насладиться пока с Келемоке, самым сильным из молодых охотников, у которого уже давно могла бы быть жена, если бы ему не надо было ждать, пока кто-нибудь из его женской родни не вступит в пору зрелости, и пока не придет к нему девушка из другой группы в обмен на то, что женится какой-нибудь мужчина из ее группы. Если бы охотники не обменивались своими "сестрами", могло случиться так, что какая-нибудь группа осталась бы без женщин. Келемоке не отказала бы ни одна девушка, но она, Аробанай, была самой красивой, поэтому он ее выбрал. Ни у кого не было такой красивой груди, и таких стройных ног, и такого округлого зада. Если Луна благословит ее кровью, то она всегда сможет выйти замуж.

Следующий день принес ожесточенные споры и ругань. Пришел Зефу, старый зачинщик. Не то, чтобы его не любили, этого хитрого умника. Но зачем ему было разбивать собственный лагерь, всего в пятидесяти шагах от большого лагеря? Всего было пять семей, руководителем которых он себя чувствовал. Как это пять семей собирались охотиться? "Опять будет, как в прошлый раз, - сказала Асофалинда, сестра Экьянги. - Когда ему что-нибудь нужно, тогда он из нашего лагеря, а когда у него что-нибудь есть, тогда он "только случайно оказался поблизости". Она передразнила плаксивую манеру говорить Зефу. Когда смех унялся, Мазизи, бывшая в родстве с Зефу, сказала:

- Хорошо, когда много охотников и много сетей.

- Да, и когда много ртов! - вставила Азофалида.

Асофалинда была права. Зефу редко давал что-нибудь на Кумамалимо, корзину для еды, которую надо наполнять каждый день. "Это не мой Молимо", - говорил он. Но когда он что-нибудь давал или, что было чаще, когда что-то давал кто-нибудь из его лагеря, то Зефу приходил и ел во все горло. Наевшись досыта, он совсем малость пел и пользовался любой возможностью, чтобы снова скрыться в свою хижину.

- Если он не будет себя вести, как следует, - грозили парни, - мы отловим его в своей хижине и, если застанем его спящим, пригвоздим его копьями к земле и потом, когда он умрет навсегда, закопаем под огнем Молимо. Мы скажем его жене, что его съел Лесной Зверь, и тогда о нем никто уже не будет говорить!

Но угрозы, конечно, оставались только угрозами, и Зефу возражал:

- Почему мне не спать, если я устал? Надо быть зверем, чтобы не давать спать усталому человеку. К тому же этот Молимо - не мой Молимо. Я прихожу просто по дружбе, чтобы оказать Молимо уважение, а мне грозят копьями!

Несмотря на это, утром Молимо его часто порицал. Потому что именно утром приходил Молимо в лагерь. Молимо появлялся в плотном окружении юношей, так что его никто не мог видеть. Парни бегали и шумели вместе с ним между хижин, и кто накануне плохо себя вел, получал по крыше своего жилища. Юноши били копьями по крышам и раскачивали стены. Хижине Зефу доставалось нередко, как и громко ссорившимся супругам, охотникам, которые часто пропускали охоту, девушкам, которые слишком явно заигрывали со своими родственниками-юношами. Молимо не различал никого, если он кого не одобрял, то тот получал по заслугам.

Время в Апа Лело было счастливым временем. Аробанай часто участвовала в охоте. Обычно уже вечером обсуждали, где должны будут охотиться следующим утром. Мужчины и юноши докладывали о следах, которые они видели, и взвешивали шансы, где можно было вернее найти дичь. Женщины тоже высказывали свое мнение, особенно относительно лесных плодов, которые они думали набрать до и после охоты. Первые юноши отправлялись со своими сетями, копьями и тлеющим поленом для охотничьего костра уже на рассвете. Огонь был лучшим подарком леса, который нужно было вернуть лесу. Тогда лес будет дружелюбно настроен и подарит своим детям хорошую добычу. Когда охотничий огонь горел, в лес вступали и другие охотники, женщины и дети тоже шли туда, собирали грибы и ягоды и следовали по определенным лианам, пока не доходили до особенно сладких и вкусных корней.

Однажды утром, когда собрались охотники, оказалось, что среди них не было Зефу. Он тоже выходил из лагеря, но мимо охотничьего огня не проходил. Люди покачали головами, и кто-то предположил, что, возможно, он разжег собственный охотничий огонь. Но все возразили: Зефу никогда такого не делал. Когда же пришли на место, где должны были расставить первые сети, Зефу был уже там: сделал себе огонек и ел жареные дикие бананы. Экьянга и двое других мужчин сделали небольшую разведку и потом дали указания, в каком направлении нужно натягивать сети. Женщины взяли узелки и пошли вместе с детьми вперед. Все прекратили болтать и тараторить, едва слышно передвигаясь по лесу. Мужчины развернулись в цепь, каждый точно знал, где ставить свою сеть, длинною более сотни шагов так, чтобы все вместе образовали огромный полукруг. Экьянга дал сигнал голосом птицы куду, и женщины и дети с криками и воплями ринулись широким фронтом через лес. Аробанай вспугнула сонду - антилопа в ужасе выпрыгнула из кустарника. "Она попадет в сеть Келемоке", - радостно крикнула она Кидайе, бежавшей рядом с ней.

Когда они добрались до охотников, Келемоке уже начал разделывать антилопу. Его мать уже укладывала лучшие куски в свою корзину. Вокруг обоих собрались другие женщины:

- Мой муж одолжил тебе свое копье! - Мы подарили твоим сестрам печень, когда им нечего было есть, а твоего отца не было, - кричали они.

Келемоке наслаждался своей ролью и широким жестом раздавал мясо женщинам, не обращая внимания на их доводы. Он заранее знал, кому что полагается. Подошел Зефу и начал канючить о своем невезении. Но ему никто ничего не предложил. Он обратился к женщинам:

- Вы нарочно гоните дичь от моей сети. Почему вы не гоните ее и ко мне?

- Ай, у тебя свои бабы есть, вон им и жалуйся!

- Им? Да они просто ленивые дуры.

Женщины только посмеялись над ним и пожали плечами.

Келемоке дал матери Аробанай особенно хорошую седельную часть. Аробанай уже возвращалась в лагерь с полной корзиной мяса и орехов. Она хотела снова вернуться, когда охотники расставят сети в третий раз. Она шла с Кидайей, которая расспрашивала ее о Келемоке, но Аробанай ограничивалась смехом и намеками. По пути они встретили старого Моке, который увидел следы леопарда. В лагере они рассказали о следах леопарда девушкам и женщинам.

- Ох и испугаются же мужчины, когда его увидят! - кричали они, посмеиваясь.

Аробанай наклонилась и изобразила походку леопарда. Остальные женщины образовали цепь, будто они были охотниками и шли гуськом по лесу. Леопард ринулся на них, и охотники с воплями скрылись за деревьями. После того, как они насмеялись до полусмерти, Аробанай собралась возвращаться в лес к охотникам. Но мужчины пришли с охоты раньше, чем ожидалось, угрюмые и поникшие. Никто не хотел говорить, что произошло, только Келемоке проворчал:

- Из-за этого Зефу постоянно весь шум!

А Кенге добавил:

- До этого мы считали его человеком, а он животное, и нам следует обращаться с ним, как с животным. - и он прокричал в сторону лагеря Зефу: "Животное, животное!" хотя Зефу там еще не было.

Тот пришел уже позже вместе с группой старших охотников. Не сказав ни кому ни слова, он пошел в свой лагерь.

Экьянга и Маньялибо, пришедшие последними, присели у огня Молимо.

- Этот Зефу нас всех позорит! - сказал Экьянга, не обращаясь ни к кому в частности. А Маньялибо сказал:

- Зефу опозорил Кумамолимо. Придется прекратить Кумамолимо. Праздник Молимо закончился. Будет лучше, если мы перейдем в новый лагерь.

- Все должны прийти, - сказал Экьянга. - Все должны прийти на Кумамолимо. Это серьезно, это нужно сразу исправить!

Собрались люди, присели на лавки из четырех связанных веток и на поленья, и Кенге снова прокричал в ту сторону: "Эй, животное, иди сюда!" Молодежь засмеялась, но мужчины не обращали на них внимания.

Не спеша, подошел Зефу, пытаясь казаться невиновным. Он огляделся, но никто не предложил ему место. Он подошел к Амабозу, одному из самых молодых юношей и тронул его лавку.

- Животные лежат на земле! - сказал Амабозу.

Зефу чуть не плакал:

- Я старый охотник, и я хороший охотник. Это неправильно, когда все обращаются со мной, как со зверем.

Наконец, Мазизи сказал Амабозу, чтобы тот встал и уступил место Зефу.

Потом встал Маньялибо и начал долгую речь:

- Каждый хочет, чтобы этот лагерь был хорошим лагерем. И каждый хочет, чтобы этот праздник Молимо был хорошим праздником Молимо. Но Зефу портит все. Этот лагерь - уже не хороший лагерь, и этот праздник уже не хороший праздник. Когда умерла его дочь, он охотно принял наш Молимо, когда мы ему его принесли. А теперь, когда умерла его мать, он не хочет ничего вносить в Кумамолимо.

- Она не была моей матерью, - возразил Зефу.

- Не была твоей матерью? - вскричал Экьянга, - она была матерью нам всем здесь. Чтоб ты когда-нибудь на собственное копье упал и умер, как зверь! Человек не крадет мяса у своего брата, только зверь так поступает! - Экьянга гневно тряс своим кулаком.

Зефу расплакался. Только теперь Аробанай узнала, что произошло. Во время второго захода охоты Зефу поставил свою сеть перед другими и поэтому поймал первую дичь, которую вспугнули загонщики. Но он попался. Теперь он оправдывался, что это было недоразумение, и что он, дескать, потерял остальных охотников из виду и так и не нашел. И он, мол, поставил сеть там, где и был.

- Ладно-ладно, - сказал старый Моке, - верим уже. Нечего делать столько шума. Наша мать, которая умерла, не твоя мать. Значит, ты не наш. Можешь ставить свою сеть, где хочешь, и охотиться, где хочешь, и лагерь разбивать, где хочешь. Мы уйдем отсюда далеко и разобьем лагерь в другом месте, чтобы тебе не мешать.

Тут Зефу пришлось признать свое поражение. Со своей группой из четырех семей он не мог организовать загон. Он извинился и сказал, что это действительно было недоразумение, но он отдаст все свое мясо.

- Тогда ладно! - сказал Кенге и тут же поднялся, и остальные тоже поднялись и пошли с Зефу в его лагерь. Зефу резко сказал своей жене, чтобы она отдала мясо, а молодые люди обрушились на хижины в поисках мяса, которое было спрятано под крышей. Опорожнили даже кухонные горшки. Зефу пробовал плакать, но все над ним только посмеялись. Он схватился за живот и скорчился:

- Я умру с голоду, и моя семья тоже, вся моя родня умрет, потому что мои братья отнимают у меня всю еду. Я умру, потому что никто мне не оказывает уважение, которое я заслуживаю.

Его оставили причитать, а сами вернулись к Кумамолимо. Праздник снова был праздником, и все пели, танцевали и ели. Издалека доносились стенания Зефу. Женщины кричали ему насмешливые слова и передразнивали его причитания. Но когда все поели, Мазизи наполнил горшок мясом и грибным соусом, что приготовила его жена, и скрылся. Немного спустя причитание прекратилось.

Ночью, когда Аробанай ускользнула из своей хижины, чтобы встретиться с Келемоке, она видела, что Зефу сидит с мужчинами у огня Молимо и поет. Дитя леса, как и все остальные.

Аробанай доводилось такое видеть часто. Люди ругались, жаловались, угрожали. Но дети леса не могли друг без друга. В одиночку, без других, никто не мог существовать. Поэтому всегда находилось решение, находился выход. У кого была жалоба, тот становился посреди лагеря и начинал хныкать, браниться или высокопарно излагать свою точку зрения. Но нередко призванные на защиту жители лагеря обращались не против того, кто был не прав, а против того, из-за кого поднималось больше всего шума. Хороший лагерь - это мирный лагерь. Беспокойный, полный раздора лагерь - это голодный лагерь. Нередко спор решал громкий всеобщий хохот. Но если кого-то порицали, то быстро и прощали. Аробанай вспомнила о том, как тетя Кондабате поссорилась со своим мужем. В гневе она начала срывать листья с крыши своей хижины. Она имела на то полное право, ведь это она построила хижину. Ее муж лишь безмолвно наблюдал. Тогда она срывала листья дальше. Здесь следовало бы ее мужу вмешаться и примириться с ней. Потому что если женщина разрушает жилище, это конец их союзу. Но муж Кондабате молчал, и она продолжала снимать с хижины лист за листом. Слезы уже катились по ее лицу, но муж оставался непреклонен. Только спустя какое-то время он сказал:

- Кондабате будет сегодня ночью довольно прохладно.

Ей пришлось раскрывать хижину дальше - что ей было еще делать, ведь позорить себя она не хотела. Наконец, листьев уже не осталось, и она, в слезах, начала раскачивать каркас. Уже все привороженно смотрели на нее, потому что если она выдернет последнюю опору, то ей придется связывать узелок и возвращаться в лагерь своих родителей. Муж Кондабате тоже чуть не плакал, потому что он ее очень любил и, конечно, не хотел расходиться. Но если он сейчас сдастся, то будет долго терпеть подтрунивание своих насмешливых друзей. Эта внутренняя борьба была написана у него на лице. Наконец, он спокойно произнес:

- Опоры незачем разбирать, вот листья, да, грязные!

- А? - недоуменно отреагировала Кондабате. Но потом сообразила и облегченно сказала: Да паразиты так и кишат в этих листьях. - И они вместе пошли к реке мыть листья. Потом они их снова навесили на хижину.

До этого еще никто не мыл листьев. Однако Камайкан, мать Аробанай, сняла пару листьев со своей хижины, пробурчала: "Эти насекомые и правда такие назойливые!" и тоже пошла к реке мыть листья, как будто это было обычное дело. И еще несколько дней женщины ходили к реке и вымывали, пряча ухмылки, несколько запаршивевших листьев.

Дни текли здесь так же легко, как река Лело. Лес дарил своим детям орехи и коренья, ягоды и фрукты, грибы и мясо. Юноши хвастались своими охотничьими успехами и заигрывали с девушками, старые исследовали окружающую местность, но в основном сидели в тени и говорили о давно прошедших днях. Дети играли у реки, залазили скопом на молодые деревья, пока те не раскачивались и не склонялись к воде. Потом они спрыгивали, и того, кто не поспевал, порядком встряхивало отдачей. Мужчины делали маленьким мальчикам маленькие луки с тупыми стрелами, и тогда девочки и мальчики играли в облавную охоту с усталыми, рассудительными лягушками. Женщины показывали девочкам, как строить маленькие хижины, девочки с серьезным видом готовили своим юным друзьям еду из грязи и орехов, и затем шли в хижины и играли в деланье детей, как, они видели, делают взрослые. В своих играх они учились делать все, что должны были уметь во взрослой жизни, и игра незаметно становилась серьезным занятием. Дети называли всех взрослых мамами и папами, всех стариков бабушками и дедушками, и всегда кто-нибудь находился, чтобы его гнали, как буйвола, или чтобы он сам выскакивал на них из укрытия и съедал под всеобщий смех.

Тем не менее, шест с постоянно наполненной корзиной для пищи у огня в центре лагеря ежедневно напоминал о том, что шел большой праздник, на который звали сам лес, чтобы он вспомнил о своих детях и радовался вместе с ними.

В это время Кидайе было благословение на кровь. С гордостью сообщила она об этом подругам. А уже через несколько дней то же случилось и с Аробанай. Теперь вдобавок к Молимо будет еще праздник Элима. Тетя Кондабате пристроила к своей хижине еще одну крышу. Туда перебрались девушки со своими подругами. У Кондабате они научились здесь новым песням, песням, которые пели только женщины. Пришли гости. Старая пара, которая обычна жила с охотничьей группой на севере, как звали то место. Сначала они зашли к Зефу, где у мужа были родственники. Потом они пришли в главный лагерь. Старик Моке приветствовал их с величайшим благоговением. Старая женщина сразу направилась в хижину Кондабате. Кондабате тоже приветствовала ее с большим почтением. Девушки робко поглядывали на нее. Старуха присела и стала петь и заниматься с девушками. Но пела она не женские песни, не песни Элима, она пела песни Молимо, являвшиеся привилегией мужчин. Девушки испугались, но Кондабате серьезно кивнула и стала подпевать. Робко подтянули и девушки.

Тем вечером на Кумамолимо повесили не одну, а четыре корзины с продуктами. Маньялибо принес для огня Молимо по горящему полену из каждой хижины. Мужчины и юноши испытывали волнение и беспокойство, когда начали петь. Из хижин Элима пришли девушки, ведомые старухой. Старуха взяла головешку из огня Молимо и зажгла второй огонь рядом с первым. Вокруг него скучились девушки. Девушки, окрасившие себя в цвет черной гардении, танцевали длинной линией, женщины пели все громче, все сильнее, песни Молимо. В этот вечер запевали женщины, а мужчины подпевали. Старуха с севера сидела у огня, который она разожгла, и неподвижным взором смотрела на пламя. Напротив нее сидела Кондабате, прекрасная Кондабате. Словно очарованная взором старухи, она тоже пристально и неподвижно смотрела на пламя. Старуха начала медленно делать танцевальные движения руками. Ее морщинистые, высохшие пальцы растопыривались и сгибались, ее костлявые руки трепетали и бились во всех направлениях, как будто не принадлежали ей. А потом она поднялась и начала танцевать. Она танцевала вокруг мужского огня, под пение мужчин, не глядя на них. Все сильнее становилось пение, все сильнее становился ее танец. Она прыгнула на угли и танцевала на углях, потом она стала раскидывать огонь ногами. Яростным притопыванием разбрасывала она раскаленные угли во все направления, и мужчинам приходилось уворачиваться от них. Старик Моке встал и снова собрал огонь, но старуха опять его раскидала. Трижды напоминала она таким образом мужчинам о том, что именно женщины приручили и оберегали огонь, что от женщин зависело, погаснет ли огонь или будет гореть дальше, прекратится ли жизнь или будет продолжаться дальше. Потом старуха взяла лиановую лозу и напустила петлю за петлей мужчинам на шею. Тот, у кого на шее оказывалась петля, умолкал, и когда был связан последний мужчина, пение стихло. На какое-то время воцарилась тишина, в которой был слышен только голос леса. Потом старик Моке сказал:

- Действительно, мы связаны. Мы связаны и не можем делать ничего. Мы должны отдать что-нибудь, чтобы снова стать свободными.

Экьянга сказал:

- Отдадим мясо антилопы, чтобы снова стать свободными.
Маньялибо сказал:

- Отдадим и шкуру циветты.

Мужчины согласились. Тогда старуха развязала петли, и кто освобождался, тот снова начинал петь.

На следующее утро старуха и ее муж исчезли. Пришли другие гости. Юноши из группы, чьи охотничьи угодья были в нескольких днях пути отсюда. Известие о празднике Элима разнеслось быстро. Повсюду, где встречались охотники из разных групп, начинались разговоры, болтовня, расспросы про родных, рассказы об охоте, еще большее приукрашивание подвигов знаменитых охотников.

Юноши присоединились к охотникам Апа Лело. У большинства в группе были тети, дяди или другие дальние родственники, у которых они находили приют, или же они околачивались в хижинах холостых. Их целью было проникнуть в хижины Элима. Но матери девушек сторожили хижины и бросались камнями и горящими угольями по осаждавшим.

Иногда девушки убегали, окрасив себя белой глиной и вооружившись длинным, плетеным бичом. Они проносились по лагерю, и если им кто нравился, хлестали его бичом. Иногда они хлестали и взрослых и даже старых мужчин, но это была просто забава, дружественная дань их мужественности. Но если они били юношей-женихов, это подразумевало обязанность. Получивший бичом должен был посетить поразившую его девушку в хижине Элима. Тумба, которого присмотрела для себя Аробанай, в Апа Лело не показывался. Тогда Аробанай и ее подружки решили сделать вылазку. Ранним утром они убежали, раскрасив груди и зады белым узором, и побежали на запад, по тропам антилоп и слонов, бежали размашистыми бесшумными шагами, пока под вечер не добрались до лагеря, где остановилась группа Тумба. С криком они напали на сонный лагерь, гоняя мужчин вокруг хижин. Мужчины и юноши защищались, как могли, бросались на мусорные кучи позади хижин и кидались всем, что попадалось под руки, в разгорячившихся девушек. Наконец, Аробанай высмотрела своего избранного. Тот задействовал свой лук для стрельбы по девушкам сухой банановой кожурой. Но с девятью дикими соперницами справиться он не мог. Аробанай его не щадила.

На пятый день пришел он, наконец, в хижину Элима. Он мужественно вел сражение с матерями, чтобы проникнуть внутрь, но когда ему это удалось, он выполнил свой долг. Теперь он мог либо посвятить себя Аробанай, либо уйти, либо выбрать другую девушку. Что парень и сделал. Он стал заигрывать с Кидайей и, когда наступила ночь, Аробанай было прекрасно слышно, что они друг с другом вытворяли. Тогда она решилась внять Абери, который уже с первого дня отвоевывал путь в хижину Элима, и еще с того времени пытался ей всеми средствами понравиться. Она сделает с ним то, что делали друг с другом Тумба и Кидайа, и, если ей это понравится, она его попросит принести ее родителям антилопу и найти в своей группе сестру, которая хотела бы выйти за одного из ее братьев. А если не понравится - были и более красивые парни, славные охотники, которые хвастались тем, что принесут родителям своих невест не одну, а две антилопы, да что антилопы, - слона, а то и двух. Жизнь была прекрасна. Лес заботился о своих сыновьях и дочерях, он не только дарил им мясо и фрукты, чтобы есть, и чистую воду, чтобы пить, он дарил им огонь, и он дарил им радости любви.

"Кругом нас тьма, - прошептала Аробанай, -

Но если есть тьма,

Значит, тьма - это хорошо".

Она легла на циновку рядом с Абери и начала его щекотать. Он хихикнул и обнял ее.

Author